Старицкий М. Последние орлы - 10. Железняк и Гонта в Турове

Михаил Старицкий

На мгновение все остановились - и нападающие, и осажденные, пристально оглядываясь вокруг.

Широкой улице села, выходившей прямо на площадь, неслось со всех ног человек пятьдесят вооруженных всадников; лошади летели с такой скоростью, что копыта их едва касались земли, длинные гривы развевались на ветру. Поприпадавшы к лошадиных шей, всадники, казалось, срослись с ними, грозные покрики их сотрясали воздух. Как черная туча, мчались они, нагоняя на всех ужас.

Когда Голембицький увидел гайдамаков, лицо его покрылось смертельной бледностью, глаза остановились, нижняя губа отвисла.

- Бери, господин, под руку отряд, а я поеду за подмогой, - с трудом пробормотал он к Гонты и, дав коню шпоры, полетел стрелой в противоположную сторону.

Гдишицький и Мокрицкий моментально вскочили на лошади, стоял вблизи, и помчались за ним. Все солдаты, которые были на площади, бросились кто куда.

- Гайдамаки! - радостно закричал диакон, потрясая молотом и бросаясь вперед. - За мной, господа, теперь уже эти мосцьпаны не уйдут от нас! Ловите прежде всего тех ксендзов на кобыле.

Восторженный крик прокатился по толпе, все бросились за дьяконом; и ляхов уже было мало на площади. Остались на месте только ранены, и Гонта стоял посреди площади с радостным, ликующим лицом.

Через мгновение вся площадь заполнили гайдамаки; крестьяне окружили их шумным толпой.

- А где же ляхи? Бросились врассыпную? - спросил передовой Гайдамак, атаман Неживой, осаждая покрытого мылом вороного коня.

- Далеко не убежали, пан атаман, - ответил дьякон, вырастая перед атаманом.

- Летите же, ребята, преследуйте хорьков и винишпорте все вокруг. И здесь не найдется кто! - скомандовал Неживой.

- Есть, остался в церкви ксендз и десятка два Ляшко, - ответил дьякон.

- Попались мыши! Тяните их сюда и свай, огня, лозы приготовлять!

- А тут еще один, пожалуй, из крупных - послышалось за спиной атамана, и двое гайдамаков подвели к нему Гонта.

- Попался, Ляшко? - встретил его атаман злорадной улыбкой. - Ну, теперь ты мне дашь ответ всех.

- не лях я, а православный казак, сотник Уманской наружной команды Иван Гонта, а потому мне не за кого отвечать, - сказал твердо и уверенно Гонта.

- А, Гонта? Слышали, слышали - преславное имя! - воскликнул с саркастическим смехом Неживой. - Православный казак и служит сотником надворной команды у господина католика, чтобы помогать ему ловить и мучить своих же братьев, последних защитников этих несчастных людей ?! Такие псы хуже проклятых ляхов и униатов, и нет им достойной кары на земле

Лицо атамана рядом покраснело, глаза налились кровью.

- Эй, лозы, огня и свай сюда - крикнул он, вставая в седле. - Ух, и произведем же пир! Отплатим им всех и всего! ..

Слова атамана поразили Гонта, как гром. Когда он услышал, что приближаются гайдамаки, ему и в голову не пришло бежать, наоборот, весть об их появлении наполнила его сердце радостью, потому что он знал, что гайдамаки никогда не трогают своих и всегда оказывают помощь братьям. Не раз ему приходилось встречаться с ними, и много было у него среди них друзей и знакомых, и вдруг - такой неожиданный конец! Все это так поразило Гонта, что он даже не ответил атаману. И что он мог ответить? Оправдываться? Никто бы не поверил ему! Просить пощады - никто бы не пощадил! Бежать, - но теперь уже и полевая мышь не убежала бы с площади, и собственная гордость не позволила бы ему это сделать. Оставалось покориться своей судьбе и принять смерть, застала его так неожиданно и так нелепо.

- Ну что ж, пытай и своего, - сказал он наконец, гордо бросая на Неживого полон презрения взгляд. - До сих пор мы знали, что гайдамаки служат обороне православных от ненавистных поляков; а теперь будем знать, что гайдамаки, как разбойники, пытают каждого, кто попадется, хотя и своего!

- Своего - злобно перебил его Неживой. - Ха-ха-ха! Вот это свой! От таких своих еще хуже трещит наша кожа!

- Ты можешь катув меня, я теперь в твоей власти, а позорить не смей, - ответил Гонта мрачно, и в глазах его блеснул недобрый огонек. - Еще от моей руки не трещала ничья кожа: я основатель святой церкви и защитник благочестия!

- А, защитник! А к господам в наружную милицию ты чего ушел? Чтобы защищать благочестия наше?

- Я служу в князя в городской милиции как защитник Умани, не больше!

- Ха-ха-ха! Пой песни кому хочешь, а меня не обманешь! Связать его и поставить возле него охрану.

Гайдамаки скрутили Гонта за спиной руки и оттащили его в сторону.

Петр, стоя в нескольких шагах от Неживого, слышал этот разговор; -то влекло его сердце к Гонты, поэтому страшная и, как ему казалось, несправедливая решение атамана поразила и очень огорчила его. Не зная, как и чем помочь казаку, Петр беспомощно оглядывался вокруг, когда вдруг перед ним выросла огромная фигура диакона.

- Здорово, пане-брате! - сказал он, хлопнув Петра окровавленной рукой. - Это ты привел наших?

- Я!

- Это хорошо! Если бы не они, то мы бы болтались уже здесь на веревках! И как в таком аду ты вовремя вспомнил об этом? Ex, брат, и чего тебе потеть за плугом? К нам бы шел! Был бы у тебя хороший казак!

Петр покраснел.

- Ей-богу, плюнь на все! Где наша не пропадала! - продолжал дьякон. - Что, согласны?

- Об этом потом, - уклончиво ответил Петр. - А ты слышал господин атаман велел связать Гонта и намеревается замучить его ?!

- Так ему, собаке, и надо!

- Что ты! - перебил его Петр. - Он же наш!

- Э, наш! Знаем мы таких наших! - Диакон махнул рукой и пошел дальше.

Между тем гайдамаки и крестьяне быстро выполняли приказ Неживого: церковь окружили двойным рядом сторожа, с заброшенным ямы вытащили священника, который уже чуть подавал признаки жизни, и отнесли в одну из соседних домов. Несчастных крестьян, засечено палачами, попидводилы, и тех, которые еще были живы, отнесли в сторону, где их стали приводить к памяти; мертвых же, - а их было большинство, - положили на церковном кладбище. Очистив площадь, гайдамаки принялись за работу. Забили в землю целый ряд острых свай, разожгли несколько костров, поставили виселицу.

И не успели они закончить свои приготовления, как начали возвращаться те, что бросились догонять солдат. Вскоре на площади собралась сила людей.

- Ну что, ребята, всех переловили? - спросил их Неживой.

- Нет, отец! - ответили главари нескольких отрядов, которые командированы были в разные направления. - Многих поймали, а многие и убежали.

- А ксендзы и господин?

- Именно их и не поймали, где скрылись. Винишпорилы везде!

- Ex вы! - Неживой махнул рукой. - не гайдамачиты вам, а перья драть в печке. Из-под самого носа бежали, аспиды, а вы и не догнали! Самых бы вас повесить тут перед добрыми людьми!

Молча стояли они потупившись и слушали грозные слова атамана, когда вдруг в задних рядах гайдамаков, окружавших площадь, послышалось движение и приветственные возгласы.

Петр оглянулся и увидел, что на площадь выехал какой-то значительный запорожец, окруженный казаками.

Зоркие Петру глаза сразу узнали в нем Максима Зализняка. Сердце его радостно забилось.

- Зализняк! Вот кто даст всем порядок и совет!

Все сразу узнали Зализняка. Шапки взлетели вверх, и толпа заговорил поздравлениями.

Площадью медленно ехал верхом на лошади Зализняк, кланяясь на все стороны крестьянам и гайдамакам, которые махали ему шапками. Доехав до середины площади, он слез с лошади, подошел к Неживого и трижды поцеловался с ним, а потом повернулся к гайдамаков и громким голосом сказал им:

- Здравствуйте, дети! А что поделываете?

- Сеем, отец! - ответил ему сразу много голосов.

- сеете! Пора и жать: рожь виколосилось!

- Да вот и жнем понемножку.

- Это не жатва, а прополки! Надо всем в ряд становиться и вместе с божьей помощью.

- Мы готовы. Начинай, отец, зажинки! - зашумели ответа радостные голоса.

- И начнем! - громко сказал Железняк, обводя толпу орлиным взглядом. - Надо только благословиться и серпы наточить ...

- острые! Всякое стебель перехватят! Вот здесь напали на чертополох - вырвали.

- С корнями?

- Э, вот в том-то и беда, что ребята гав наловили, - мрачно сказал Неживой. - Одного ксендза с челядью здесь, в церкви, застукали, ну, оно и окружили стражей, - он показал на церковь. - А все ляхи, что на площади были, только услышали топот наших коней, бросились наутек ... А впереди всех бежал господин хорунжий. Ну, мои ребята полетели навстречу, ловили, ловили, и главных и не поймали.

- А кто здесь был?

- официалы митрополита униатского Мокрицкий, протопоп Гдишицький и господин комиссар здешний, хорунжий Голембицький.

- Э, дети, жаль, да еще и очень! - вскрикнул Зализняк и бросил от досады шапку на землю. - Да это же Мокрицкий и Гдишицький злейшие враги наши и угнетатели, а Голембицький - хоть и молодая шельма, и вредная! Вот их бы сюда на кол! Ex, вы! Чтобы таких гадину из рук выпустить!

Гайдамаки неловко молчали.

- Они сейчас же наберут в соседних господ замковых команд и налетят сюда на расправу, - говорил Зализняк. - Голембицький то трус, а Гдишицький и Мокрицкий злее за злейшего зверя, им бы только помощь, то они отомстят! ..

- Ой батюшка, что же нам делать? Спаси! - заговорили крестьяне, проталкиваясь сквозь ряды гайдамаков и выступая вперед.

- А что же вы думали тогда, как вступали в борьбу с ляхами и ксендзами? Ведь то, что бежали ксендзы, ничего не меняет. Все равно всех бы ляхов вы не передавили, кто бы сбежал и передал кому следует; а если бы даже и никто не убежал, то официал митрополита униатского не иголка, сразу бы бросились искать его. Ну и отблагодарили бы вам ...

- Что же нам делать, отец, как отстоять церковь? Как спасти себя?

- Вот поедете вы - и налетят господа.

- Ой налетят, как воронье на падаль!

В толпе послышались вздохи, стоны и крики.

- Ой пропали мы, пропали навсегда! - заголосили женщины.

- Слушайте! Если хотите моего совета, то ни плачьте и не рыдайте, а слушайте моего слова! - повысил голос Зализняк, и все вокруг замолчали.

- Хоть бы мы здесь остались и зимовать с вами, то церкви уже вам не отстоять! Сами знаете, когда в ней священник отслужил МШУ - церковь уже присоединена к унии.

- Что же, отец, неужели нам отдать ее ляхам? - послышались из толпы робкие голоса.

- Сжечь! - брякнул диакон, гневно встряхивая своей взлохмаченного головой. - Если не нам, то и не им!

Зализняк оглянулся в его сторону.

- Истинное слово: сжечь церковь и испечь в ней проклятых ляхов, которые посягнули на наш убогий храм ... Не скорбите, дети, наступит время, - а он уже близко, - и засияют на нашей земле сотни и тысячи благочесно церквей.

- Правда, отец! Хорошо! Справедливо! Сжечь церковь! Не отдавать ляхам! - закричали вокруг гайдамаки.

- А вам, дети мои, - продолжал Зализняк, обращаясь к крестьянам, - скажу я кратко: если хотите дожить до того счастливого времени, когда Украина выбьется из-под лядской ярма, то идите к нам в буераки и леса. Что вас здесь ждет? Налетят ляхи: половина из вас перекатують, поглумятся из женщин, а вторую половину, нужную им для обработки земли, вернут в такую ​​неволю, что ее не снесли бы и воли подъяремной. Поэтому, говорю вам, идите к нам Уже лопнуло терпение по всей Украине. Все решили или умереть, или освободиться от ляхов и воцариться в доме. Запорожцы поднялись, отовсюду собираются брать, и стыд, и позор тому, кто не станет на оборону отечества в это время!

- Орел! Слово сказал, как в глаз влепил! - перебили Зализнякову язык возгласы гайдамаков.

- Потому говорю вам, - продолжал Зализняк, - идите в замок; в замке есть запас оружия. Берите оттуда что надо, вооружайтесь, берите все свое добро и - айда к нам в леса, а там, как придет время - в отряды, и вперед, на освобождение отечества!

- А наши женщины и дети Кто будет защищать их? - заговорили крестьяне, стоявших впереди.

- С собой берите! Здесь им смерть или позор, и никто не смог бы их защитить. Спрячем их в лесах или переправим на левый берег, а по прошествии буря, тогда они спокойно вернутся в свой освобожден край.

- Хорошо! Так, отец! С тобой! Повеление, что делать! - ответили в один голос крестьяне.

Железняк взялся распоряжаться. Он отобрал находчивых из гайдамаков и приказал им расположиться на расстоянии пяти верст вокруг села на страже, часть послал вместе с крестьянами в замок, остальные оставил на площади, для окончательных распоряжений.

- Ну, господин атаман, а что будем делать с этим падалью? - обратился к Железняка Неживой, когда последние приказы были отданы и гайдамаки с крестьянами отправились в разные стороны.

- А что же, не стоит на них времени терять, повесить всех, да и только!

- Пожалуй, что и так! - сказал Неживой. - Только здесь у меня один, с ним так кончать жалко ... И заслужил он большего наказания, и расспросить его о чем можно!

- А кто такой?

- Уманский сотник Гонта.

- Гонта? Уманский православный казак?

- Да, православный слуга католика! Таких проклятых оборотней надо еще хуже пытать, чем самих поляков.

- Нет, ты этого не говори! - сказал Железняк. - Другие - правда, оборотни - предатели ляшские, а Гонта - нет. Я много уже слышал о нем давно слежу за ним. На него можно положиться, душой он наш!

- А телом лядский?

- Главное, друг, душа.

- А если душой управляет тело?

- Тогда, брат, если у него в черепку хоть капля мозга, - а все говорят, что умный он, как Соломон, - то, говорю тебе, само тело подскажет, что пора уже душу к нам вернуть.

- А если нет?

- Потеряем немного! Что он может о нас рассказать? Что видел нас здесь? Ну, так об этом и без него узнают ляхи. А если нам повезет перетянуть его на свою сторону, то выиграем много. Умань в этом крае важнейший город ... По Гонтой стоят две тысячи наших родных казаков, везде пойдут за ним. Ты знаешь, что означает в деле первый успех ?!

- Твоя воля, пан атаман! - сказал Неживой, наклоняя голову. - Делай, как знаешь.

- Ладно! - Зализняк пожал ему руку. - Ты теперь кончай с этими недоверков, а я пойду к Гонты. - Зализняк повернулся и пошел туда, где сидел на земле Гонта со связанными руками и ногами.

Петр давно уже ждал этой минуты и сразу же подошел к господину полковнику. Зализняк чрезвычайно удивился этой встречи.

- Петр? А как ты здесь оказался? Покинул дом навсегда?

- Нет, господин атаман, - ответил Петр. - Пока не навсегда: по твоему совету бросился за помощью.

- Как, неужели, проклятый, осмелился?

- В том-то и горе, пан атаман!

Зализняк с глубоким возмущением выслушал Петрову рассказ, пообещал еще раз наведаться в деревню, передал поклон Прис и, попрощавшись с парнем, пошел к Гонты.

Гонта сидел потупившись и не слышал, как подошел к нему Зализняк.

- Привет, господин Гонта! - сказал громко Зализняк. Гонта вздрогнул и поднял голову.

- Здорово! - ответил он коротко, удивленно взглянув на незнакомого казака.

- Много слышал о тебе, господин Гонты, и давно хотел познакомиться, но не было случая, и вот привел бог.

- Ну, неудачную ты выбрал минуту, - с кривой улыбкой Гонта. - Не могу подарить тебе много времени ... а впрочем, садись, поговорим: с хорошим человеком и перед смертью поговорить любо, а встретимся на том свете когда-то и закончим беседу.

- Бог с тобой, господин сотник, я пришел приказать, чтобы решили тебя. Атаман не знал тебя, но я поручился, и он возвращает тебе свободу.

Гонта посмотрел с удивлением на Зализняка.

- Эй, ребята, разрешите господина сотника и принесите ему назад его оружие!

Гайдамаки, которые стерегли Гонта, моментально выполнили приказ Зализняка.

Гонта расправил плечи и встал на ноги. Удивление изменился на его лице выражением искренней радости и благодарности.

- Фу, ты, - сказал он, отдуваясь. - А я уже и надежду потерял! А знаешь, брат, приятно второй раз на свет рождаться! Ха-ха! Однако я тебе и не поблагодарил, спасибо, друг! - он с чувством пожал Железняков руку. - Спасибо! Только вот, извини, пане-брате, не знаю ни имени твоего, ни фамилии.

- Максим Зализняк.

- Зализняк? - Гонта удивленно отступил на шаг. - Зализняк? Это ты Максим Зализняк?

- Я же, а ты, наверное, думал, что он на лысого черта похож?

- Ну, спасибо тебе, господин брат! - с искренним чувством сказал Гонта, еще раз пожимая Железняков руку. - Пусть Господь и мне подарит возможность когда отблагодарить тебя!

- За этим дело не станет! - весело ответил Зализняк. - Наступают такие времена, когда, может, не одну сотню дукатов пообещают моей головы ляхи и не одну виселицу приготовят для моего тела. То в случае чего ... гм ... если тебе случится охранять меня, может ... выпустишь ... А?

Гонта опустил голову, и густой румянец выступил на его смуглых щеках.

- Ну, что там еще загадывать, - продолжал весело Зализняк, положив руку на плечо Гонты. - Пойдем только и лучше выпьем чарку за твое рождения. Я теперь и сам не знаю, повивальной бабкой, или крестным отцом тебе прихожусь. Эй, ребята, несите нам лучшего меда с барского погреба!

Он обнял Гонта за состояние и повел площадью.

Через полчаса они сидели уже в просторной комнате за накрытым чистой скатертью столом. На столе перед ними были расставлены хлеб, сыр, сметану, яйца, два оловянные пугары и дорогой серебряный кувшин, полный темного душистого меда.

Когда они поели, Железняк налил в пугары меда, подал один из них Гонте и, чокнувшись, обратился к нему с вопросом:

- Ну, господин сотник, куда же ты теперь подасися?

- Куда же? К своей сотни, в Умань!

- Гм ... - Зализняк повел бровью. - Ну, я проведу тебя, мне тоже по дороге, а то если бы ты не попался снова гайдамакам. Налетели они тучами, а вашего брата, надворных казаков, ненавидят еще больше, чем поляков.

Зализняк замолчал на мгновение и пристально посмотрел на Гонта, Гонта угрюмо молчал.

- Оно, правда, нельзя вину класть на них за это, - продолжал Зализняк. - В то время, когда они отдают жизнь за отечество, - вы одгулюетесь под барской милостью, служите ненавистным угнетателям-ляхам!

Последние слова Железняков прозвучали особенно едко и презрительно. Гонта молчал потупившись; в минуту в доме воцарилось напряженное молчание.

- Тяжелые слова твои, господин полковник, - заговорил наконец Гонта, поднимая голову. - Много в них правды, но много и горечи лишнего, несправедливой ... Не только гайдамакам дорога родина, не только у них болит за нее сердце. Но не все люди одной кондиции. Хорошо идти в гайдамаки тому, у кого нет ничего, кроме буйной головы, а у кого семья? ..

- Чем же мешает семья? Разве не было на Украине семейных казаков?

- Казаков, а не гайдамаков, которые носятся стаями, как волки, только для того, чтобы отомстить той или другой господину! Господин полковник, они победители, и каждый из нас считает их славных детей отечества, только же всякий человек понимает, что их мести не получится ничего, кроме новых жертв.

Зализняк нахмурился.

- Поэтому и не получалось до сих пор ничего, - сказал он гневно, - что не находилось того, кто объединил бы всех, и если найдется, тогда эта страшная сила обрушится своей ужасной местью не в отдельных господ, а на всю Польшу, весь ее государственный строй.

- Ex, господин полковник, - ответил со вздохом Гонта, - поверь мне, не только тебе приходило это в голову, и плетью обуха не перешибешь: хотя бы и все гайдамаки объединились, то ничего бы не получилось, потому что не тот, пане-брате, теперь время.

- Чем же настоящее время хуже предыдущего? Он лучший, - Клянусь лучший во сто крат! - воскликнул Зализняк и заговорил с жаром, придвигая к Гонты: - Послушай меня, последний час Польше уже ударила с неба и справедливое возмездие за дикую произвол ее барства уже вот-вот завершиться. Над ней сидят три соседи, и каждый только и думает о том, какой бы урвать себе кусок. Ждут только случая, чтобы броситься.

- Но шляхта тоже предусматривает это и уже берется за ум: везде укладываются конфедерации ...

- А их конфедерации! .. Они вызовут в стране еще большую сумятицу, а смятение только ускорит наше дело. Терпение народа иссякло - у него нет ничего: ни воли, ни хлеба, ни семьи - ничего, кроме души, а голый дождя не боится. Верь мне, не сегодня-завтра поднимется страшный мятеж ...

- И кому мы попадем под руку, тот и заберет нас, как бунтовщиков ?! - сказал с легкой иронией в голосе Гонта и пристально посмотрел на Зализняка.

- Нет, господин брат, - уверенно возразил Зализняк и, наклонившись к Гонты, заговорил вполголоса: - Я везде слоняюсь уже не один год. Все вижу, все слышу, все вынюхиваю, и ничто не скроется от меня. Тысячи глаз и тысячи ушей смотрят и слушают меня там, где никому и в голову не придет встретить гайдамаков. И вот что я скажу: не сегодня-завтра Польшу расторгнут и разделят соседи-друзья, а вместе с тем оторвут и нас и приобщат к одному из соседних помещиков. Подумай сам: когда получим мы больше свободы и прав, - или тогда, когда оторвут нас с теми правами, с которыми мы и сейчас живем в Польше, то есть с правами подъяремной скота, или когда приобщимся мы сами по своей воле, к кому захотим, с оружием в руках?

Гонта молчал. В доме сгущались сумерки. Зализняк продолжал с нарастающим жаром:

- Не думай, что мы будем тогда стаей мятежников. Нет! Здесь вырастет страшная, грозная сила. И тогда присоединимся мы сами, кому захотим, и каждый примет нас с радостью под свой протекторат. Скажи, кому полезнее принять нас под свой протекторат? России !!! Половина нашего края уже там, мы одной веры, деды наши пошли с одной земли, край наш принесет и берег Черного моря, важнейшего мор для России, и опытные, обстрелянные, бесстрашные войска. Все это понимают и там, - Зализняк показал рукой на север, - а потому и дадут нам больше прав и привилегий. А к кому нам лучше приобщиться? В Россию, и больше ни к кому! Там половина нашей растерзанной родины, там наши братья, там сердце наше, наше славное Запорожье ...

В доме стало темно.

Слова Железняка лились и лились, вызывая перед Гонтой образы древних гетманов: казалось, они следовали с глубокой полутьме и, грозно сверкнув глазами, снова тонули в ней. Какой красный отблеск, еще слабый, но все ярче, начинал пробиваться в дом, и собеседники, далеко паря воображением, не замечали ничего ...

Гонта молчал; в темноте трудно было рассмотреть его лицо, но, судя по прерывистого дыхания, видно было, что его глубоко взволновали слова Железняка.

- Ex, друг, все это было бы так, - сказал он наконец с приглушенным вздохом, - если бы можно было доказать дело до конца! А восстание наше, как и раньше бывало, в самом начале подавят ляхи.

- Никогда! - грозно в крикнул Железняк, хлопнув кулаком по столу. - Это были восстания, которые поднимали незначительные главари гайдамацкие, известные только сотни-другой казаков, так и восставали мизерные кучки людей и ляхам нетрудно было их подавить, а теперь поднимется другое восстание - всей земли нашей, всего обездоленного господами народа ... восстанет, говорю тебе, вся Украина!

Голос Железняка зазвучал глухо и грозно, а глаза его, в красном отблеске, что наполнил дом, вспыхнули зловещим огнем.

- И только те казаки, которые продались господам ...

- Подожди, остановись! - перебил его Гонта, поднимая руку. - Не торопись бросить в товарищей тяжелым упреком: вспомни только, как глумились запорожцы с реестровых казаков, а какую они оказали помощь Богдану, и был бы без них освобожден наш несчастный конец?

Подавленный стон вырвался из груди Зализняка.

- Но старшина их, старшина ?! - прошептал он, задыхаясь от волнения и не в силах закончить фразу.

- Старшина их здесь, - гордо сказал Гонта, ударив себя рукой в ​​грудь, и добавил твердо: - А как придет подходящее время, тогда все узнают, кто такой Гонта!

- Друг, брат мой! - воскликнул Зализняк и, вскочив с места, сжал Гонта в своих мощных объятиях.

Некоторое время в комнате длилось молчание, прерывалось только казацкими поцелуями.

- Где видеться можно? - сказал наконец отрывисто Зализняк.

- В моем селе, в Розсошки, - ответил Гонта - люди верные ... только сменить несколько одежду ... длинную бороду ... ли ...

- Ладно, увидимся! .. Верь же и надейся. Зализняк пожал руку Гонты.

Гонта отвернулся к окну, чтобы скрыть волнение, которое его охватило, и только теперь увидел красное зарево, что заливала весь дом.

- Что это? Пожар? - сказал он, быстро оборачиваясь к Зализняка.

- Наверное, церковь зажгли! - ответил тот.

Оба приятеля молча вышли из дома и остановились у двери. Картина, которую они увидели, тяжело поразила их своим глубоким, безмолвным драматизмом.

Тихая ночь уже покрыла село.

Горит церковь. Рисунок Софии Караффы-Корбут

Посреди площади ровно и тихо, словно пламя огромной свечи, горела церковь, освещая все вокруг красным светом. Вся площадь был забит людьми: кто, припав лицом к земле, будто замер в молитве, кто громко рыдал, поднимая руки к небу, а кто стоял молча, угрюмо, а не отрывая взгляда от своей старой церкви, возле которой они выросли, состарились, у которой собирались умирать, а теперь должны были сжечь своими руками.

Уныло стояли сбоку гайдамаки, далее видно повозки с крестьянским хлебом, с женщинами и детьми, сидели сверху.

- Вот до чего дожили мы на нашей земле, - с глубоким волнением сказал Зализняк, протягивая руки к горящей церкви. - Свои убогие святыни мы вынуждены курить собственными руками, чтобы они не достались в насмешку ляхам! О, пусть они горят, пусть горит вся Украина от края до края с Запорожьем, с казаками, с нищими и неразумными детьми! Пусть сгорит вся, пусть развеется пеплом, чтобы ее и имени не осталось на свете.

Печатается по изданию: Михаил Старицкий Последние орлы: историческая повесть со времен гайдаматчины. - Львов: Каменщик, 1990г., С. 117 - 144.

предыдущий раздел | содержание | следующий раздел

Похожие